«Вот, тебе бабушка и Юрьев день, – почесал кончик носа Колчанов, – тунгусы, шаманы, росомахи и всё на мою седую голову. Значит всё же пора искать консультанта».
– Алексей, – позвал он сына, – что там у вас за любопытный доцент, мать говорила, про колдунов увлекательно рассказывает?
– Да, папа, есть такой преподаватель. Кторов Виктор Игоревич. Действительно, очень глубоко разбирается в мифологии. А что?
– Да, сынок, думаю познакомиться с ним. Ну, не завтра, а так…. Если что, представишь?
– Я? Ну, можно конечно, – с сомнением потянул Алексей, – хотя моё протежирование будет как-то несолидно?
– Ты не сомневайся. Только подведи к нему, а дальше я сам.
– Хорошо.
Отчёт перед начальством о проведённом расследовании получился какой-то очень нелогичный, особенно в завершении.
– Ты, Михаил Иванович, в мистику-то не впадай. – Сказал Шебекин. – Какие, к чертям, у нас могут быть шаманы! Иди, продумай всё спокойно, факты набранные сопоставь, и не сбрасывай со счетов, что грабитель мог оказаться большим шутником. Накидал всякой гадости, чтобы следы запутать. Вот и всё.
Колчанов решил, что следует ещё раз побеседовать с директором музея.
– Иван Иванович, – начал майор, расположившись с чашкой чая на диване в кабинете директора музея, – я хотел спросить вас вот о чём. Не известно ли вам как попали в наш музей эти шаманские бирюльки?
– Как же неизвестно, Михаил Иванович, очень даже известно, поскольку сам я их в музей и принёс. Было это в 1972 году. У нас тогда работала уборщицей пожилая женщина, бабка Матрёна. Как-то приходит и говорит мне: «Иван Иванович, у меня соседка умерла, Анна Карасёва, совсем одинокая была. Перед смертью очень просила меня мешок сберечь с чужими, говорит, вещами. Когда Анну схоронили, я мешок и забрала. Вот он лежал, лежал месяца два, я про него уж и забыла. А как днями стала по двору прибирать, наткнулась на него в сарае. Открыла, а там барабан какой-то да шапка с рогами. То видно осталось ей от постояльца, что жил у неё давно ещё. Может, глянете, что в музей подойдёт?» Представьте себе, каково было моё удивление, Михаил Иванович, когда я заглянул в этот мешок. Там хранился тот самый шаманский ритуальный набор, что выкраден из музея.
– Да, занимательно. А о каком постояльце покойной Карасёвой шла речь?
– Насколько я понял, когда-то у Карасёвой квартировал приписанный властями житель Сибири, который уехал потом, после смерти её сына Николая. Вещи свои оставил и просил Анну их беречь. Матрёна говорила, что Анне, дед Борька, так его называли, обещал, что кто-то за этим мешком вернётся и заберёт.
Колчанов вытянулся лицом и привстал в кресле.
– А может быть, это и было возвращение за оставленными вещами?
Ковров тут же поперхнулся чаем.
– Неужели? – Прошептал он, глядя на майора округлившимися глазами.
– Спокойно. Бабка Матрёна жива?
– Да уж лет пятнадцать как померла.
– Так. Хорошо. А где она жила, в каком районе?
– Где-то на Соломенной слободе, но её дом полностью снесли, там теперь микрорайон из многоэтажек.
– Слишком, слишком много совпадений. – Пробормотал себе под нос Колчанов.
– Что вы сказали, Михаил Иванович?
– Да это я о своём. О своём ли? – Засобирался майор. – Как вы сказали, фамилия была Матрёны?
– Беспалова. Беспалова Матрёна Сидоровна.
К концу рабочего дня майор собрал в своём небольшом кабинете почти весь отдел. Старшего лейтенанта Дмитрия Колобкова, капитанов Армена Шаганяна и Леонида Цапкина.
– Вот что, товарищи офицеры или господа, как вам больше нравится, будете мне активно помогать. Думаю, что дело это с ограблением музея только на первый взгляд незначительное и, как бы, проходное потому, что похищенное не является высокохудожественной ценностью, и значительного ущерба не нанесено. Я думаю, что следует отнестись к нему очень серьёзно. Почему так думаю, объяснить до конца не могу и себе самому, но опыт подсказывает, что по своей сложности это дело может переплюнуть многие другие. Поэтому распределим обязанности таким образом:
– Ты, Армен, установишь по паспортным и жилищным архивам, где именно на Соломенной слободе проживали Карасёва и Беспалова. Куда переехали дети и внуки Беспаловой, их соседи и что они помнят и знают о проживавшем некогда у Анны Карасёвой жителе Сибири или Дальнего Востока. Короче, о некоем уехавшем после смерти её сына Николая человеке.
Ты, Дима, займёшься следующим. Я так полагаю, что участковый, который в те времена был на Соломенной слободе, обязан был о таком постояльце знать. Выясни, кто был там участковым, жив ли сам или кто из родни, что известно по этому делу. Проверь наши архивы, так как его могли в те времена, предположительно между сорок пятым и сорок восьмым годами, принудительно прислать в N-ск на выселение.
Лёня, разыщи одноклассников, учителей, друзей покойного Николая Карасёва. От чего умер, при каких обстоятельствах, где захоронен? По записям в кладбищенских конторах поищи.
В этом, орлы, необходимо тщательно разобраться. А вот когда у нас будет целостная картина событий тех лет, легче будет двигаться дальше. Чем быстрее, тем лучше. Через пару дней жду результаты.
«В тот вечер Тор взял своих козлов и убил их. С них содрали шкуру и положили в котел. Когда они сварились, Тор и его товарищи сели за ужин. Тор пригласил также крестьянина, его жену и детей…. Затем Тор положил козлиные шкуры возле очага и сказал крестьянину и его людям, чтобы они брали кости и шкуры. У Тьяфли, сына крестьянина, была кость из бедра одного из козлов: он расколол ее ножом, чтобы добраться до мозга. Тор переночевал там. На следующий день он встал перед рассветом, взял молот Мйоллнир и благословил останки козлов. Оба козла поднялись, но один из них хромал на заднюю ногу».