«Царь, окруженный толпой подлецов,
Слушать не станет уже мудрецов.
В клетку без выхода он заключён
И злодеянья творить обречён»
(Памчатантра или пять книг житейской мудрости)
На работу Колчанов смог выйти только через неделю. Снова рванула температура, слабость наполнила тело, казалось, что этому затянувшемуся бессилию не будет конца. Никто не звонил и не приходил. Елизавета стояла непреклонным могущественным стражем против всего мира хлопот и проблем. Один только раз, со странной новостью прорвался по телефону Гриша Цандер.
─ Миша, привет! Слышал, болеешь. Ты держись, земляк. Может, лекарства какие нужны, супер дефицитные или очень дорогие, только скажи! Григорий Яковлевич достанет, что угодно, где угодно и когда угодно!
─ Спасибо, Гриша, – медленно, подбирая слова, ответил Колчанов. – Спасибо, старик. Все будет в порядке.
─ Ну, тогда, Михаил Иванович, я тебе еще на минутку отвлеку и все. Представляешь, заходит ко мне в кабинет вчера Петрович и сообщает, что встретил на днях в городе Отшельника, ну бомжа того, что пропадает со скоростью света. Идет Петрович после трудового дня и трудовых триста граммов по Старому бульвару и разглядывает граждан, и ходящих, и присевших. Привычка у него такая сволочная, потому как бывший прапорщик. Но на этот раз привычка себя оправдала. Вдруг физиономия сидящего на лавочке пожилого человека показалась ему очень знакомой, можно сказать, родной. Человек одет прилично в сером пальто, серой же кепочке, туфли начищены, сигарета в руке. Нет, подумал Петрович, видно перепил или устал. И уже спокойно проходит совсем мимо гражданина, как тот сам к нему обращается: «Не узнал, Петрович?» Петрович аж икнул: «Отшельник, ты?! Ну, ни хрена себе форма одежды. Что родня тебя отыскала?» – «Нет, – отвечает Отшельник. – Родни нет. Клад нашел, живу хорошо. Иди, иди. Привет передай людям от меня!» Встал с лавочки и двинул в противоположном от курса Петровича направлении. Вот и все, Миша. Может оно тебе и не надо, и я зря потревожил, тогда прости.
─ Ничего, Гриша. Правильно, что позвонил. Скажи, есть у этого Отшельника какие-то особые приметы, манеры или еще что?
─ Ничего особенного. Старый человек, борода седая, не лысый, рост средний. Ну, что я буду бомжа особенно разглядывать? Говорит очень медленно, очень, как прямо слова из земли выковыривает. Они, бомжи, в большинстве все говорят медленно, но этот особенно. Манера такая. И с Петровичем также говорил. Не изменился, значит.
─ Ладно. Давай, Гриша. Звони, если еще чего будет.
Как только Колчанов появился в райотделе, сразу вызвали в кабинет начальника. Шебекин встал из-за стола пожал руку, его наполированная лысина блестела мудрыми руководящими мыслями.
─ Поправился, садись. Сегодня же со своими орлами в распоряжение Сайгака. Ты прав был, Миша, у них по убийству полный ступор. Даже круга подозреваемых нет. Ни невеста, ни группа музыкантов, ни родители ничего вразумительного не сообщают. Трясут проводников на предмет левых пассажиров. От генпрокуратуры уже хороший пистон получили. Ты-то готов?
─ Готов. Думаю, собранные нами материалы несколько прояснят ход событий, финалом которых стало убийство Фарагова. Но это финал промежуточный. Дело серьёзнее будет, – Колчанов внимательно заглянул в щелочки под густыми бровями шефа.
─ Говори!
─ Политика здесь замешана, причем большая.
─ Говно дело! – вывел резюме Шебекин. – Ладно. Сайгак не из серунов, сам знаешь. Доложишь ему ситуацию во всех подробностях. Только, это будь осторожен, Миша, не подставь ни себя, ни меня. Я-то просил вас взять. Ну, и вообще, что у Сайгака за люди вокруг, я не знаю. Иди.
─ Слушаюсь! – Колчанов направился в отдел.
Там ожидали майора с новостями за прошедшую неделю. Новости его не порадовали.
Докладывал капитан Цапкин:
─ Во-первых, из Красноярска пришел подробный ответ, видно отнеслись серьезно. Суть такова, после выселения в 1948 г. известного среди эвенков шамана Бальжита Чолпоева, которого охотничьи роды называли Великим или Большим Шаманом, он в родные места больше не возвращался. Никогда. Связь ни с кем не поддерживал, писем не писал. Куда был сослан и где похоронен – никто не знает. Опрошенные родственники ничего пояснить не смогли.
─ Значит, не вернулся, говорят, – майор сделал пометку в своем блокноте. – Ясно. Что еще?
─ Еще одно интересное происшествие. Старуха-пенсионерка, одинокая, покончила жизнь самоубийством. Газом задохнулась. Проживала далеко от сестры Рекунова Тарасенко, в районе Старых Сосен на улице Пржевальского. Старухи во дворе сообщили, что похвастались на лавочке, мол, заработала хорошие деньги, но как не сказала. Мы показали её фотографию Тарасенко. Та не полностью уверена, что именно эта женщина спрашивала её про брата.
─ Эта, эта, – заговорил Колчанов. – Деньги, газ – убрали бабушку. Приобщите к делу материал.
─ Есть. Теперь по могиле Карасева. Предположительно место захоронения нашли, но уверенности нет. Там пять старых еле заметных холмиков поросших кустами. Пытаемся опереться на воспоминания одноклассников, но точно никто не помнит. Рядом могилы одиноких пожилых людей. Дети с войны не вернулись, вот и некому было смотреть.
─ Плохо. Теряем хороший вариант определиться с Карасевым. Плохо. Старайтесь, капитан, ищите.
─ У меня есть еще кое-что, – начал старший лейтенант Колобков. – Рекунов живет у деда на даче, на глазах исправляется. Ходил со стариком моим в воскресенье в церковь, грехи замаливать.
─ Чудеса! – Улыбнулся майор.